А. Минасян
Нежное сердце
Мужик был лет тридцати – сорока, что называется, в теле, такой довольно крупный и, как сейчас говорят, «брутальный», но манера поведения, разговора отличалась какой-то мягкостью, предупредительностью, что не очень вязалось с внешним обликом. И голос ласковый, и немного грустная и виноватая улыбка, когда поглаживает, слегка касаясь, себя по груди. Но произносит даже как бы с гордостью:
- У меня сердце нежное, девичье! От восемнадцатилетней девушки мне пересадили. Погибла, бедняжка, в автомобильной аварии.
- А где операцию делали, у Шумакова?
- Сам Валерий Иванович меня и оперировал. Я давно в листе ожидания стоял. Ну вот, год назад прооперировали. А я уже почти и не ходил к тому времени. Вот посмотрите, у меня все бумаги с собой…
Он раскрывает толстенную папку, достаёт кучу бумажек — выписки, рентгенограммы, кардиограммы, анализы…Просматриваю все бегло. Да, вот и самая главная, на бланке клиники и за подписью в том числе и Шумакова – пионера нашей трансплантологии - выписка с подтверждением произведённой трансплантации сердца по поводу какой-то редкой формы (никогда и не слышал про такую) миокардиопатии.
- И чем я могу быть вам полезен? Улыбается, но в глазах печаль и тревога.
- Понимаете, мне обязательно нужно каждый день принимать препарат «Сандиммун», обязательно! Валерий Иванович нам всем, кому пересадки делали, и почек, и особенно сердца, перед выпиской лично наставления давал, как нам вообще дальше жить и что делать. Мы почти все друг друга знаем, переписываемся, делимся новостями, поддерживаем друг друга. И самое главное — если что, делимся лекарством. А особенно важно не пропускать приём нам, тем, кому сердце пересадили. При пересаженной почке это даже не так критично, поэтому Валерий Иванович предупреждал, что если лекарства вдруг не достанете, те, которые с пересаженной почкой, должны отдавать в безвыходной ситуации нам, которые с сердцем. До сих пор мы всегда получали лекарство в его клинике, но вот сейчас препарата нет ни в Москве, ни в других городах, ни у знакомых, нигде… У меня осталось на два дня, и что я буду делать дальше, не знаю. Вы моя последняя надежда. Это меня к вам из газеты прислали, я ходил сегодня в редакцию газеты, хотел через них объявление дать, вдруг, у кого-то есть…. Они мне и посоветовали к вам обратиться, и адрес дали… Можете помочь? Пожалуйста…
Смотрит с такой надеждой! Ни секунды не могу я его томить, и я сразу уверенно отвечаю:
- Можем. Не волнуйтесь, это лекарство у нас есть. Посидите тут, я сейчас принесу.
Теперь надо пояснить читателю, что, собственно говоря, происходит, где и когда, и почему газета его прислала. Точно год уже не вспомню, середина девяностых. Это сейчас (специально посмотрел) предлагается сразу несколько вариантов препаратов циклоспорина, да и цена стала меньше в разы с появлением дженериков, а в те времена, да все прекрасно помнят, не то что редкого швейцарского иммунодепрессанта, парацетамола порой было не достать. А годом раньше образовался наш Сочинский Каритас, где я начинал в качестве врача – добровольца. Работы было невпроворот. В город на зиму тогда съезжались бездомные со всей России, и каждый день хотя бы несколько человек, а то и с десяток, обращались к нам. Их надо было мыть (да не просто, а ещё и с дезинсекцией и дезинфекцией!) кормить, одевать, ну и лечить, конечно. А ещё добывать коляски и функциональные кровати инвалидам, и ещё много чего, долго перечислять. Но больше всего времени и сил уходило на помощь в соседней Абхазии, где население особенно бедствовало после войны. Туда тоже возили продукты и одежду, а наши врачи-добровольцы вели амбулаторный приём больных и, самое главное, обеспечивали лекарствами. Часть мы приобретали в Сочи, но основную массу получали от Каритас Италии..
Большие картонные коробки присылались по почте по несколько штук ежемесячно, и именно на мне лежала обязанность всё рассортировать и разложить (ну и раздать, понятно). Чего только в них не было! Многие препараты, сейчас привычные всем врачам, я тогда видел впервые в жизни. Ничего не говорили ни фирменные названия, ни международные. Для перевода инструкций привлекались все знакомые (с итальянского с горем пополам переводил сам, помогла институтская латынь, интернета тогда не было!). Много чего мы передавали в городские больницы, а ещё больше раздавали больным, которые, прослышав про нас, приходили с просьбами каждый день.. Жаль только, что таможенные правила, поначалу весьма либеральные, с каждым годом становились всё жёстче, и в конце концов стали такими суровыми, что от дальнейшей помощи итальянцев через несколько лет пришлось отказаться.
Так вот про нас статья появилась в местной газете незадолго до этого, с описанием нашей деятельности, мол, какие мы хорошие. А название и адресок, значит, запомнили.
Разбирая и сортируя лекарства из посылок, я отлично помнил и весь ассортимент, и что где лежит на складе. Поэтому я сразу уверенно нашёл полку, на которой, среди прочего, лежали две большие коробки «Сандиммуна», настоящего швейцарского, фирмы «Сандоз». А я ещё думал, смогу ли найти ему применение – очень уж специфическое лекарство… Вот он и лежал, дожидаясь своего часа. И дождался.Принёс лекарство, выложил перед ним на стол. Видели бы вы его глаза! Но сразу и тревога:
- А сколько я должен заплатить? Я знаю, препарат очень дорогой…
- Нисколько. Мы помогаем безвозмездно. Забирайте, я думаю, на полгода вам хватит.
- Что вы, доктор! Я сегодня же ещё знакомому отправлю в другой город. И что, вот просто так можно идти? А расписаться нигде не надо?
- Не надо (формальности, и правда, у нас были сведены до минимума). Но если вы не торопитесь, я попрошу вас задержаться ещё на пару минут. Разрешите, я вас послушаю? Это у меня уже терапевтический зуд проснулся. Первый раз в жизни буду слушать пересаженное сердце!
- Конечно, доктор, конечно! Пожалуйста.
Широкий длинный шрам через грудную клетку. Приложился фонендоскопом, прошелся внимательно по всем точкам… Ну что? Тоны сердца слегка приглушены, ритмичны. Вот, пожалуй, и всё, что удалось бы написать в истории болезни, приведись её писать.
- А скажите, как вы оцениваете эффект от операции, насколько хорошо вы себя сейчас чувствуете?
- Ну что вы, доктор! После операции я фактически заново родился! Сейчас даже одышки практически нет, а ведь шаг не мог сделать! И знаете, доктор, что я заметил? Я другой стал какой-то, внутри изменился. Не знаю, добрее, что ли. Мягче. Я так думаю, это её сердце меня изменило. Я часто думаю о ней. Вот её нет, а сердце живёт! Удивительно это.
Он ещё раз тепло поблагодарил, пожали мы друг другу руки, я предложил ему ещё обращаться, если понадобится помощь, но больше он не приходил. Да и «Сандиммун» мы потом получили очень нескоро. А в памяти у меня он остался со своей ласковой, немного виноватой улыбкой, когда произносил с некоторой даже гордостью, приложив руку к груди: «У меня сердце нежное, девичье»….
